Статья видного американского историка-русиста Пола Верта «Глава церкви, подданный императора: Армянский католикос на перекрестке внутренней и внешней политики империи, 1828-1914 гг.» опубликована в сборнике статей "Конфессия, Империя, Нация", вышедшем в 2012 году в Москве.

Статья посвящена причине усиления армянской церкви после присоединения Южного Кавказа к Российской империи в начале 19 века. После ознакомления со статьей становится ясна причина "Положения" об армянской церки, которое было подписано императором Николаем I 11 марта 1836 года. В соответствии с Положением Албанский католикосат был упразднен, а на его месте образовано две епархии (Шуша и Шемаха) в юрисдикции григорианского католикосата.

Представляем вторую часть данного материала.

Глава церкви, подданный императора: Армянский католикос на перекрестке внутренней и внешней политики империи, 1828-1914 гг.

Часть II

С выборами в 1866 году Кеворка, бывшего прежде еписко­пом в Турции, предпочтение, отдаваемое Петербургом османским кандидатам, начало вызывать раздражение у российских армян, а особенно у эчмиадзинского духовенства. Решительно недо­вольные Матеосом, некоторые представители клира были еще бо­лее раздражены перспективой очередного турецкого кандидата, тем более что они подвергались давлению со стороны российских чиновников, желавших единогласного избрания Кеворка. «Над­менность» Османской делегации только усиливала раздражение. Присутствовавший на выборах представитель МВД заключил, что попытка правительства поддержать единство среди епархий поста­вила его «в зависимость не совсем приличную от наглых требова­ний Сахманатрутьюна и восстановила против себя самое предан­ное Правительству духовенство наших армянских епархий, равно как и значительное число светских армян, которые, откровенно го­воря, в покровительстве турецкому большинству видят одну толь­ко нашу слабость».

Нужно подчеркнуть, что одной из важнейших функций эчмиадзинского духовенства - а в особенности членов Синода - было коллегиальное управление армянскими духов­ными делами вместе с католикосом. Так ограничивалась власть ка­толикоса, и правительство вряд ли могло позволить себе отчужде­ние эчмиадзинского духовенства.

Противоборство и реорганизация

Убеждение, что Эчмиадзин мог бы послужить полезным орудием российской внешней политики, никогда полностью не исчезало из видения правительством армянского церковного вопроса. Однако к 1890-м годам Санкт-Петербург пересмотрел свою традицион­ную политику поддержки власти католикоса и пустился по ново­му курсу, завершившемуся неудачной попыткой секуляризации имущества армянской церкви в 1903-1905 годах.

Помимо общего­сударственной политики русификации, принятой в 1880-е годы, за этой переориентацией стояли два основных фактора. Во-первых, большинство административных проблем, описанных выше, со­хранялось и даже обострялось. В то время как католикос боролся за консолидацию власти над зарубежными армянами, управле­ние армянскими церковными делами внутри России становилось, во всяком случае в глазах Петербурга, все более хаотичным и не­контролируемым. Во-вторых, подъем армянского национализма заставил пересмотреть традиционное государственное покрови­тельство Эчмиадзину: вместо инструмента распространения рос­сийского влияния за рубежом католикос предстал проводником опасных идей об армянской независимости из Османской империи в Россию. Начиная с 1890-х годов отношения государства и армян­ской церкви для Петербурга стали включать борьбу с армянским сепаратизмом, которая в конце концов потребовала радикальных мер для очищения армянского духовенства от «политики».

Одним из тех, кто первым публично усомнился в россий­ской политике по отношению к Эчмиадзину, был редактор «Мос­ковских ведомостей» Михаил Катков. Он не только критиковал широкую автономию, которой, в отличие от других конфессий, пользовалась армянская церковь, но и заявлял (1866): «На­циональная церковь не может не иметь политического характе­ра, а в данном случае нельзя отрицать, что этот политический характер не вполне тождествен с обязанностями русскаго поддан­ства». В этой связи Катков вспомнил о том, что в ходе Крымской войны Нерсес продолжал назначать епископов в турецкие епархии, имел сношения с турками через персидских посредников, а после войны даже угрожал Министерству внутренних дел, намекая, что будет искать покровителя для армян среди западных держав.

Кат­ков заключил, что российские интересы не должны допускать «присутствия в пределах России такого русскаго подданного, ко­торый в то же время считает себя какою-то международною си­лою». На этом основании Катков усомнился даже в желательности нахождения престола католикоса в границах России, утверждая, что это «обоюдоострый меч». С его точки зрения, единственно желательным для католикоса был бы отказ «от всякого полити­ческого влияния на свою паству, считая себя представителем не гайканскаго народа, а григорианскаго исповедания и строго ограничиваясь религиозными делами, которых у него немало»'". По Каткову, если Россия хотела искоренить в армянской церкви «политику», она не должна была стремиться к духовному подчи­нению турецких армян Эчмиадзину".

Даже если взгляды Каткова разделяли далеко не все выс­шие чиновники, в середине 1860-х годов они не выглядели особен­но экстравагантно. Польское восстание 1863 года существенно сместило приоритеты самодержавия в сторону укрепления свя­зей между центром и окраинами, а также помогло окрасить имперскую политику в гораздо более националистические цвета - про­цесс, в котором сам Катков играл центральную роль'.

В 1865 году, на особой конференции, посвященной католикосу, кавказский на­местник Барятинский выдвинул тезис о том, что повышение поли­тической значимости Эчмиадзина неизбежно будет содействовать «сепаратизму». Министр внутренних дел Петр Валуев также под­черкнул необходимость избегать всего, что может даже косвенно содействовать развитию стремления российских или зарубежных армян к национальной независимости".

Тем не менее, на протяжении 1870-х годов отношение пра­вительства к католикосу оставалось двойственным. Вновь обра­щаясь к этому вопросу после русско-турецкой войны 1877-1878 го­дов, МВД подчеркнуло нежелательность открытой конфронтации с католикосом, заметив, что вместо того, чтобы бороться со стрем­лением армян к независимости, следовало бы уничтожить причи­ны, порождающие это стремление: «Патриарх не может не созна­вать, что правительство не вполне довольно образом его действий. Такое сознание при важности интересов, привязывающих его к России и к Эчмиадзинскому престолу, всегда воздержит его от крайностей, если только он не будет поставлен в безвыходное по­ложение».

Министерство иностранных дел по понятным причи­нам было еще более снисходительно. Признавая, что Положение 1836 года действительно лишило католикоса некоторых приви­легий и что совершенно нереально ожидать от пожилого человека, выросшего в «самовластной» атмосфере Турции, того, что он не­ожиданно подчинится законам вновь обретенной им страны, ми­нистерство заключало: «Мы силою вещей вынуждены делать ду­ховному владыке армян возможные уступки».

Далее: «Россия достаточно сильна, чтобы не опасаться последствий некоторых послаблений по отношению к действиям католикоса: снисходи­тельностью и терпимостью она только может еще более укрепить свой авторитет и свое влияние среди его паствы». Таким образом, подбодренное военной победой над Турцией и усмиряющим эф­фектом, который она возымела на Кеворка, правительство реши­ло избегать открытой конфронтации.

Однако когда в 1882 году Кеворк умер, маятник вновь кач­нулся в сторону российского подданного на Эчмиадзинском пре­столе. Российское посольство в Константинополе посчитало, что утверждение еще одного турецкого кандидата сделает Эчмиадзин «рассадником политических интриг», ээчмиадзинское духовен­ство, раздраженное последствиями правлений двух предыдущих католикосов, желало избрать архиепископа Нахичевано-Бессарабской епархии Макария, российского подданного.

На фоне этих настроений особое совещание (1883) решило в будущем отдавать предпочтение российским кандидатам. Желание видеть католико­сом российского подданного было столь велико, что впервые им­ператор утвердил кандидата, получившего меньшее количество го­лосов на выборах в Эчмиадзине (хотя сомнения по поводу взглядов и благонадежности второго кандидата также играли известную роль). Таким образом, Макарий (Техутци) официально стал ка­толикосом в июле 1885 года, и когда константинопольская общи­на признала его католикосом в ноябре того же года, чиновники внутри- и внешнеполитического ведомств истолковали решение турецких армян как победу российских законов, в частности Поло­жения 1836 года.

Правление Макария позволяет наглядно увидеть практи­чески неразрешимые противоречия российской политики относи­тельно католикоса. Российский подданный был избран на престол в 1885 году в силу желания имперских властей иметь католикоса, который бы безоговорочно подчинялся российским законам. Но именно соблюдение Положения 1836 года скомпрометировало бы позицию Макария в глазах зарубежных армян - как из-за непо­пулярности самого Положения, так и в силу обстоятельств его из­брания. Поэтому Макарий попросил у правительства некоторых уступок в отношении управления церковью, и оно, зная слабую по­зицию нового католикоса, пошло навстречу. Макарий получил особые привилегии в делах управления армянскими школами, ко­торые правительство ранее старалось взять под свой контроль. Но, несмотря на все это, управление армянскими религиозными де­лами не наладилось.

Напротив, государственный отчет позже за­ключил: «Добиваясь уступок от правительства, католикос весьма недвусмысленно относился почти ко всем его справедливым тре­бованиям, отклоняя оныя нередко даже в дерзкой форме и до край­ности затрудняя деятельность гражданского начальства». Более того, когда судебные инстанции на Кавказе приказали армянско­му духовенству приводить свидетелей к присяге по-русски, Ма­карий издал указ, запрещающий это. Таким образом, будучи рос­сийским подданным, Макарий тем не менее создал для имперской администрации еще больше проблем, чем его предшественник. По словам возглавлявшего кавказскую администрацию князя Григо­рия Голицына (1902), «в сане Патриарха это был едва ли не худ­ший из всех Эчмиадзинских патриархов, не исключая и прибыв­ших из Турции».

К концу 1880-х годов отношение имперской власти к армя­нам значительно ухудшилось. Смутные опасения «сепаратизма» переросли в убеждение, что часть армянской интеллигенции стре­мится к возрождению Армянского царства и что церковь являет­ся частью этой национальной программы.

Уже в 1882 году, пос­ле смерти Кеворка, кавказский наместник писал: «Благодаря привилегированному у нас положению Эчмиадзинского патри­арха и бесконтрольному влиянию его на армянские учебные заве­дения почва для развития идеи о „крупной Армении" до известной степени подготавливается». Начиная с 1870-х годов Санкт-Петербург делал попытки подчинить армянские школы государствен­ному контролю. Год от года эти попытки встречали упорное со­противление, причем армяне ссылались на Положение 1836 года, возлагавшее контроль над школами на церковь. Дело осложнилось тем, что к тому времени даже Синод поддерживал католикоса про­тив государства.

Все эти обстоятельства и общая репрессивная атмосфера при Александре III способствовали тому, что имперское правитель­ство близко подошло к принятию позиции Каткова, изложенной за четверть века до того. Лишь за два месяца до смерти Макария, в апреле 1891 года, собралось еще одно совещание, посвященное продолжавшимся «недоразумениям» в делах с Эчмиадзином. Оно подтвердило, что в первой половине столетия католикос «поль­зовался совершенно исключительным влиянием» на армян, и по­тому правительство действовало правильно, поддерживая его статус и жалуя армянской церкви широкие привилегии. Но с появ­лением в Константинополе «Национального собрания» (учреж­денного на основании Сахманатрутьюна) у армян возник другой политический центр, подрывавший «прежнее обаяние Эчмиадзинского патриаршего престола».

И действительно, уникальный статус католикоса «был потерян безвозвратно» и никакие приви­легии, дарованные Санкт-Петербургом, не смогли бы его возро­дить. Не отрицая некоторого политичёского значения престола, совещание вынуждено было признать, «что в распоряжении пра­вительства не имеется способов и средств, чтобы обратить католи­коса в послушное орудие наших политических целей». Совеща­ние заключило, что правительство должно требовать строгого выполнения законов и полного подчинения армянских школ Министерству народного просвещения. Петербургу следует отка­заться от активного вмешательства в отношения Эчмиадзина с за­рубежными армянами, а при новых выборах «придерживаться наблюдательного положения», сохраняя конечно же право не утверждать кандидата, открыто враждебного России. Это был пер­вый однозначный выбор власти в пользу внутригосударственной логики. Даже МИД - традиционный защитник католикоса - не возражал против этих изменений".

Скорая смерть Макария дала государству возможность продемонстрировать свое безразличие к выборам 1892 года. Судя по всему, правительство действительно воздерживалось от вмеша­тельства в выборы, что подтверждается фактом избрания османско­го подданного. Новый католикос Мкртич (Хримиан) прежде служил архиепископом Ванским и патриархом Константинопольским, а так­же представлял армянские интересы на Берлинском конгрессе. В его правление противостояние Петербурга и Эчмиадзина достиг­ло своего зенита. Проблемы возникли почти сразу же, так как сна­чала султан не пожелал снять с Мкртича османское подданство, вероятно, из-за его деятельности в Берлине, и дал свое согласие только после заступничества российского поверенного в Констан­тинополе".

Мкртич брал пример со своих предшественников, сопротивлялся Положению 1836 года и отказывался отменить при­каз Макария о присягах. Мкртич открыто нарушил постановления, требовавшие коллегиального решения армянских брачных дел, а также устранил от церковных дел единственного оставшегося члена Синода, которого Петербург считал надежным. Далее без ве­дома правительства в 1890-е годы Мкртич признал учреждение двух зарубежных епархий, в Англии и Америке, имевших в прин­ципе право принимать участие в выборах католикоса66. МВД ско­ро пришло к выводу, что Мкртич стремился «к установлению пол­ной независимости церковной власти от светской».

Бессилие имперских чиновников в этом деле поразитель­но. Они не только не обладали механизмом, способным заставить католикоса подчиниться, но даже не располагали законом, поз­волявшим сместить неугодного католикоса с его поста (это просто не предусмотрели при составлении Положения 1836 года). В итоге некоторые чиновники поддержали экстремальные меры воздей­ствия на духовенство, гарантировавшие заодно и неиспользование церковных денег на революционные нужды, то есть конфиска­цию имущества армянской церкви.

В то же время по данному во­просу в правительственных кругах единства не было. Многие утверждали, что эта мера будет как неэффективной, так и явно на­рушающей права собственности. Когда дело обсуждалось в Ко­митете министров, 12 его членов во главе с Сергеем Витте (против пяти) выступили против конфискации. Меньшинство же утверж­дало, что государству не удается взять под контроль армянские на­чальные школы, поскольку духовенство объявило их собствен­ностью приходских церквей. Перспектива длительных судебных разбирательств убедила меньшинство в том, что наиболее целе­сообразной была бы простая конфискация церковного имущества. Без каких-либо оговорок, несмотря на все сомнения большинства и на само Положение 1836 года, ясно закрепившее за армянской церковью право распоряжения своим имуществом, Николай II принял мнение меньшинства. Конфискация имущества армянской церкви началась в 1903 году.

Встреченная решительным объединенным сопротивле­нием армянского народа под руководством Армянской револю­ционной федерации (Дашнакцутюн), конфискация закончилась полным крахом. Сам католикос Мкртич отказался подчиниться закону, заявив, что он был разработан без его участия. Активные волнения в Закавказье, так же как и общий кризис самодержавия, к началу 1905 года заставили правительство назначить более либе­рального Иллариона Воронцова-Дашкова на восстановленное Кавказское наместничество. Одним из его первых актов была при­остановка конфискации для нейтрализации Дашнакцутюн. Та­ким образом, политика конфронтации оказалась не более эффек­тивной, чем политика задабривания.

Нерешительность после 1905 года

Сам по себе отказ от конфискации армянского церковного иму­щества не мог решить основные противоречия между внутри- и внешнеполитическими приоритетами в отношении католикоса. Причины, побудившие наместника и МИД снова вспомнить о меж­дународном значении Эчмиадзина, следует искать, в частности, в переоценке российских внешнеполитических целей после не­удачной войны с Японией, особенно при министре иностранных дел А.П. Извольском (1906-1910).

На фоне растущей нестабиль­ности на Балканах и проявления немецкого влияния в Турции имперское правительство старалось предотвратить «преждевре­менный» распад и раздел Османской империи и вместе с тем - воз­можность захвата проливов третьей державой, что нарушило бы статус кво. Извольский считал, что при необходимости Россия должна действовать в восточном вопросе решительно. Полити­ческие революции в Персии (1906-1911) и Османской империи (1908-1909) еще более усложняли ситуацию, и их влияние на за­рубежных армян оставалось открытым вопросом. В этом контекс­те царские чиновники, занимавшиеся внешней политикой страны, старались не раздражать армян новыми посягательствами на пра­ва их церкви. К 1912 году Петербург даже хотел реактивизировать армянский вопрос, что было трудно, пожалуй, даже невозможно без содействия католикоса. Таким образом, сочетание факторов: меняющиеся внешнеполитические цели, политические события в Турции и Персии, назначение Воронцова-Дашкова - застави­ло Петербург отступить от конфронтационной политики двух пре­дыдущих десятилетий.

Это не значит, однако, что правительство, и в особенности МВД, снова взялось за старую политику без изменений и колеба­ний. После смерти Мкртича в октябре 1907 года министр внут­ренних дел П.А. Столыпин вспомнил о предложении бывшего гла­вы администрации Кавказа Голицына низвести католикоса «на степень обыкновенного духовного начальника» с ограничением района его ведомства только пределами Российской империи. Не­признание «вселенского значения» католикоса лишило бы его привилегированного положения и позволило бы правительству относиться к нему как к обыкновенному подчиненному. Столыпин также выразил беспокойство по поводу созыва католикосом собра­ния армян в Эчмиадзинев 1906 году для обсуждения вопроса о бу­дущем участии народа в разрешении церковных дел. Особое опа­сение вызывало преобладание на собрании членов Дашнакцутюн и сочувствующих ему.

«[Искусственно восстановив в Эчмиадзи­не духовно-политический центр армянского народа, мы тем самым если не узаконили, то молчаливо признали за католикосом факти­ческую возможность объединить вокруг себя армянские партии местного и иностранного происхождения, и поэтому Эчмиадзин сделался в некоторой степени очагом революционного движения среди русских армян». Результатом было широкое обсуждение в 1908 году привилегий католикоса и отношения российского го­сударства к его вселенскому значению.

Самым горячим сторонником католикоса и ориентации го­сударства, выразившейся в Положении 1836 года, был наместник на Кавказе Воронцов-Дашков, который протестовал «категориче­ским образом» против предложения Голицына.

Предполагавша­яся к проведению сразу после неудачной попытки конфискации церковного имущества, эта мера не могла бы реализоваться «без крайне трудной и грозящей осложнениями борьбы», и в любом случае указ российского правительства вряд ли бы заставил армян отказаться рассматривать католикоса как главу всех армян. В дан­ный момент, по мнению наместника, нужно было постараться убе­дить армян в том, что они являются прежде всего российскими под­данными, «а отнюдь не создавать из них снова врагов русской государственности».

Воронцов-Дашков признавал, что, в отли­чие от глав других христианских исповеданий, католикос полу­чает особые формы признания со стороны императора, «но для меня несомненно, что это сделано в свое время законодателем вполне сознательно, так как Верховний патриарх-католикос пред­ставляется главою целой отдельной церкви, между тем как все находящиеся в России другие высшие сановники иных христианских исповеданий, не исключая и православного, являются только на­чальниками отдельных епархий».

Наместник подчеркивал глу­бокую мудрость, лежавшую в основе законодательного признания католикоса главой всех армян и настаивал на его важности для защиты русских интересов в Закавказье и на Ближнем Востоке. Ес­ли какие-либо цели в этом отношении оставались невыполненны­ми, то причины следовало искать в репрессивных мерах правитель­ства против армянского духовенства. Наместник предложил всего лишь одно существенное изменение в управлении армянской цер­ковью, а именно - введение закрытой баллотировки на выборах католикоса для защиты делегатов от влияния «крайних партий» и «террора».

Проконсультировавшись с посольством в Константино­поле, МИД также выступил против предложений МВД, в особен­ности в пункте отрицания «вселенского значения» католикоса. Извольский заметил, что оно «покоится отнюдь не исключитель­но на постановлениях нашего свода законов», а на канонах армян­ской церкви. Таким образом, даже если Положение 1836 года в какой-то мере «искусственно» подкрепило это значение, «нет никаких оснований предположить, что с изменением некоторых статей свода законов это сознание исчезнет».

Извольский также сомневался в причинной связи между вселенским значением като­ликоса и развитием армянского революционного движения.

Он настаивал на сохраняющейся важности католикоса для внешней политики России, подчеркивая громадные усилия правительства после Крымской войны, направленные на поддержку духовной подчиненности турецких армян Эчмиадзину. Даже если нельзя бы­ло указать на конкретную выгоду для России от признания вселен­ского статуса католикоса, политика, получившая выражение в По­ложении 1836 года, «несомненно, способна принести свои плоды», поскольку важно, «чтобы значительная часть населения сосед­них провинций Турции, принадлежащая к армянскому племени, не была настроена враждебно к нам, а воспиталась в сознании, что только России она обязана сохранностью наиболее дорогих идеалов армянского племени». Извольский выступал за крайнюю осторожность в проведении реформ, которые не должны возбу­дить у армян подозрение, что правительство снова пойдет по пу­ти преследования их церкви.

МВД эти аргументы не убеждали. Ссылаясь на печальное состояние армянского дела со времени выбора католикосом пер­вого турецкого подданного в 1857 году, директор Департамента ду­ховных дел иностранных исповеданий Всеволод Владимиров заявлял, что «дезорганизация» армянской церкви достигла крити­ческого состояния. Он считал, что новые выборы предоставляли властям возможность пересмотреть если не Положение 1836 го­да, то во всяком случае статус католикоса. Его особые права и не­сменяемость следовало отменить, а отношение к Синоду «выяс­нить» в интересах поддержки коллегиальной формы управления.

Далее Владимиров выражал сомнение в том, что признание все­ленского значения католикоса правительством несет какие-то конкретные выгоды. Ввиду гораздо большего значения католи­коса для армян внутри России, чем для их зарубежных единовер­цев, Владимиров считал желательным уравнивание влияния этих двух контингентов на выборах. Что касалось подданства канди­датов на Эчмиадзинский престол, опыт Матеоса, Кеворка и особен­но Мкртича показал, «что упомянутые лица, рожденные и воспи­танные в Турции, не были в состоянии понять справедливых требований нашего Правительства и постоянно пытались приме­нять у нас те деспотические приемы, к которым они привыкли в прежнем своем отечестве, вследствие чего не могли питать к за­кону того уважения, которого вправе требовать Правительство благоустроенное». Забывая, видимо, о Макарии (1885-1891), Вла­димиров заключил, что многие из имевшихся затруднений прекра­тились бы при занятии престола католикосом, знакомым с тре­бованиями «цивилизованного государства» и знающим русский язык. Возвращаясь к логике 1883 года, директор предложил утве­рждать в качестве католикосов только русских подданных, зна­комых с русским языком.

В то же время Владимиров прислушался к аргументам на­местника и выразил готовность до некоторой степени смягчить свои требования. Он признал, что лишение католикоса внешних атрибутов патриаршей власти неизбежно было бы истолковано армянами как признак недружелюбного отношения к этой церк­ви со стороны государства.

Он даже был готов отступиться от прин­ципа избрания исключительно российских подданных, пока все­ленское значение католикоса будет официально признаваться правительством. Но если Воронцов-Дашков считал, что методы его предшественника «революционировали армянские массы до край­ней степени возбуждения», то Владимиров обосновывал строгие меры тем, что армянское духовенство «было заражено мечтания­ми о практическом осуществлении идей политической самостоя­тельности армянского народа».

Он, в отличие от наместника, не считал вопросы о школе и присяге «мелкими» делами церкви, в ко­торые правительству вмешиваться не следовало. В конечном ито­ге Владимиров предложил три основные реформы, считая, что они не должны еще более радикализировать армян: 1) любой кандидат на Эчмиадзинский престол должен был владеть русским языком; 2) на выборах католикоса количество голосов российских и зару­бежных армян должно быть равным; 3) отношения католикоса с Синодом должны быть прояснены.

Продолжение следует...

http://www.1news.az