Одним из основных вопросов, занимавших внимание царской дипломатии, был вопрос преобладания русского торгового капитала на восточных рынках, особенно остро вставший в 60-70- е гг.  XVIII в. В указанный период русская торговля  на востоке переживала глубокий кризис, связанный с общим социально-экономическим положением и междоусобными войнами в Иране и Азербайджане. Падение покупательной способности широких слоев населения, стремление феодальных владетелей сосредоточить в своих руках основные экспортируемые и импортируемые товары усугубляли и без того тяжелое положение русского купечества.

Согласно донесению русского консула в Персии Дмитрия Скиличи, еще одной из причин, неблагоприятной для русских купцов, являлась активизация «своевольных российских» коммерсантов из этнических армян(4, II, 566). Было вынесено предложение об «устранении от торговли с Персией армян ... принявших русское подданство» (4, II, 566)

Еще одним фактором, препятствовавшим русской торговле, были народные волнения. Для преодоления вышеупомянутых трудностей  в 1775 г. была создана «Российская в Персии торгующая первая компания» с капиталом в 150 тыс. рублей (1, 471). Однако  и после этой меры положение не изменилось.

Российские дипломаты и естествоиспытатели, проходившие службу на Востоке, занимались и изучением положения дел в русско-каспийской торговле. В этом отношении интересны замечания профессора Гмелина С.Г. В своей работе «Приложение о Каспийском торге», составленной по предложению графа Вл. Орлова, он отрицательно оценивает роль армянского купечества,  утверждая, что участие, «которое армяне имеют в персидском торге, да притом и торг производится не по надлежащему есть главная причина падения русско-персидской торговли» (1, 475). Неприязненное отношение Гмелина к армянам вполне объяснимо: армяне помимо торговли занимались ростовщичеством, что дополняло их  негативный портрет.

Правительство Кубинского ханства в лице Фатали-хана полностью поддерживало решения российского правительства, направленные на преодоление сложившейся ситуации. Тесные отношения Фатали-хана с царской Россией встретили негативное восприятие  со стороны северокавказских феодальных князьков-сепаратистов, постоянно тревожившими рубежи объединенного Северо-Восточного Азербайджана. Фатали-хан, заручившись поддержкой русской военной элиты и императрицы Екатерины II, смог остановить сепаратистские поползновения.

В 1775 г. произошел инцидент, приведший к кратковременному охлаждению в азербайджано-российских отношениях. Осенью 1775 г. близ деревни Караджалы неподалеку от Дербента затонуло судно купца Скворцова. По сведениям Адмиралтейской коллегии, причиной крушения была перегруженность судна. Погибли ценные товары на сумму 452 422 руб. 8 коп. (1, 570).

Кубинский хан принял меры к выявлению и сбору затонувших товаров, отправив на место происшествия группу  кубинских и российских чиновников. В результате было собрано и возвращено товаров на сумму 25 тыс. рублей. За согласованность действий и честность в расследовании происшествия глава русского внешнеполитического ведомства Н.И. Панин  выразил благодарность кубинскому хану, расценив поступок Фатали-хана как «добрососедские отношения» и «пристойное почтение к российской императорской стороне» (1, 571).

Но внешние враги Кубинского ханства, князьки-сепаратисты,  пустили слух, будто выброшенные на берег товары были разграблены, и якобы хан присвоил себе их львиную долю. Говорили даже, что местные жители убили спасшихся пассажиров и экипаж с намерением  скрыть следы преступления. Астраханская губернская канцелярия направила в Кубу и Дербент майора русской службы армянина Мирзабека Ваганова. Вместе с Вагановым в Дербент из Кизляра прибыли как « поверенные в делах астраханского мещанства» Минас Диглянцов и несколько владельцев пропавших товаров(1,572).

Ваганов с группой купцов-армян изыскивали всякие средства, чтобы обвинить Фатали-хана в присвоение пропавших товаров, стремясь испортить сложившиеся с Россией дружеские отношения. В свои рапорты майор включал слухи и  досужие россказни,  выдавал за проверенные свидетельства собственные измышления, а также  включал в официальные документы свидетельства подставных лиц, не называя ни рода их занятий, ни места проживания. Например,  он  указывал как некий шекинский купец, фамилия которого почему-то не упоминалась, якобы рассказал красильщику Минасу о том, что спасшиеся с погибшего судна два армянина и четыре азербайджанца содержатся в заключении вместе с астраханскими купцами в какой-то деревне под Шахдагом (1, 572) А другой анонимный «свидетель» якобы слышал от жителей Дербента, что местное население растащило выброшенный на берег товар, а людей взяли под арест. Там же упоминалось, что некий дербентский житель по имени Арутюн якобы  слышал разговор о пленных, захваченных с упомянутого судна.  

К сожалению, астраханская канцелярия не стала проверять показания, приведенные в рапорте Ваганова, хотя кубинские власти содействовали расследованию и настаивали на выяснении подробностей касательно  крушения судна купца Скворцова. Послав в астраханскую канцелярию официальное письмо, в котором был изложен ход расследования, Фатали-хан уведомил российские власти, что он вернул найденные товары, а если остаются сомнения, «то отдаст обыскивать свой дом и все свои владения» (1, 573).

Почувствовав перемену в кубинско-российских отношениях, недоброжелатели кубинских властей  предприняли попытки нажиться за счет местного населения. Так, дербентские купцы Погос Гавалидов, Георгий Абрамов, поп Хози Сафарянов распустили слух, что якобы на злополучном судне были и принадлежащие им товары, которые попали в руки Фатали-хана. Эти заявления также без предварительной проверки были включены в рапорт майора Ваганова.

Поживиться на ухудшении кубинско-российских отношений были не прочь и другие феодальные правители. Так, один из самых упертых врагов объединительной политики Фатали-хана, гилянский хан, используя некоего Сукиаза Айвазова, через Минаса Диглянца донес русскому командованию, что якобы Фатали-хан послал бакинскому хану часть пропавших товаров с целью их сокрытия. Сам же Хидаят-хан сделал официальное заявление, что будто бы кубинские власти присвоили товары с судна Скворцова на сумму 700 тыс. руб., а экипаж умертвили. Ваганов без какой-либо проверки включал в официальные документы подобные «свидетельства», даже в тех случаях, когда они исходили от явных врагов Кубинского ханства и Российской империи.

Особенно фантастично на этом фоне выглядят заявления дербентского жителя Петроса Иванова, близкого к врагам Кубинского ханства - уцмию и кадию - и действовавшего в их интересах. По доносам Иванова, у берегов Дербента разбилось не одно, а даже три судна, груженные рыбой и другими товарами на сумму 2 млн. руб. (2; 176, 387). После подобного заявления Фатали-хан предпринял решительные меры против Петроса Иванова. По словам самого Иванова, кубинский хан потребовал его явиться на дуэль, но Иванов не явился. Тогда хан конфисковал лавки и товары Иванова стоимостью в 14 707 руб., дом, два тутовых сада и виноградники, луга, пахотные земли на 23 607 руб., после чего Погос Иванов сбежал в Кизляр. В своих дневниках полководец А. В. Суворов отмечает ненависть Фатали-хана к Погосу Иванову и попытку последнего повлиять на ход событий жалобой, отправленной в Петербург. Но из этой затеи Иванова ничего не вышло.

Ваганов на обратном пути из Дербента в Астрахань донес собранные им сведения командующему генералу де Медему. Приняв собранные Вагановым донесения за чистую монету, де Медем отдал приказ конфисковать товары, собранные кубинскими властями и задержать посланников кубинского хана Мирза-бека и Хаджи-бека. Изменился и тон писем генерала - вместо дипломатической учтивости он решил воздействовать на кубинские власти угрозами. В ответ на эти письма Фатали-хан писал: «Клянусь перед истинным Богом о потопном судне товаров я ни в чем не виновен, по доносам неприятельским изволите гневаться, я не вор и ничего из того товара не утаил...». Но генерал де Медем стоял на своем: вопрос с затонувшим судном должен быть решен силой оружия. Сторонники подобного решения нашлись и в Астраханской губернской канцелярии (1, 577). Данный вопрос был вынесен на обсуждение Коллегии иностранных дел. В рескрипте императрицы Екатерины II от 15 декабря 1776 г. указывается, что правительство не одобряет планы кавказского командования, так как они не согласуются с политикой России на Востоке (3, 298 - 299).

Поскольку решение императрицы держалось в тайне от правительства Фатали-хана, то он начал предпринимать иные шаги. Нарочным курьером были отправлены письма на имя главы российской внешней политики графа Н.И. Панина, князя Г.А. Потемкина и самой императрицы Екатерины II. В них хан жаловался на грубость де Медема и отстаивал невиновность как самого себя, так и своих подданных.

Характерно, что несмотря на происки врагов Кубинского ханства, Российский трон по-прежнему поддерживал Фатали-хана. Так, даже в самый разгар испирированного  конфликта вокруг затанувшего судна русский отряд, расквартированный в Дербенте, дал отпор казикумыкскому хану, рассчитывавшему захватить часть территории Кубинского ханства, пользуясь временным охлаждением во взаимоотношениях Фатали-хана с Россией.

Направленные Фатали-ханом протесты против несправедливого и предвзятого отношения к нему  военного командования вызвали реакцию не в пользу генералитета. Генерал де Медем получил строгое взыскание, а позже и вообще был уволен со службы. Ему хватило справедливости, чтобы позже признать: «По сему происшествию с сим ханом не могу я не признаться и в моей собственной неосторожности».  

Заур Мехтиев

Литература

1. Абдуллаев Г.Б. Азербайджан в XVIII веке и взаимоотношения с Россией. Б, 1965

2. Письма и бумаги генералиссимуса А.В. Суворова, т.I. Петроград, 1916

3. Сборник Императорского Русского Исторического Общества, т. 145, Спб, 1914

4. Уляницкий В. А. Исторический очерк русских консульств за границей. Тт.1-2, Спб, 1899